Кора (Конкордия) Ландау-Дробанцева (1908 – 1984) - жена гениального физика, Нобелевского лауреата Льва Ландау.
История любви началась, когда Ландау преподавал в Харьковском университете. Он пришел на выпускной вечер и попросил познакомить с самой красивой девушкой. Это была Кора. Они очень понравились друг другу. Кора была его первой любовью и первой женщиной. Она хотела иметь семью и детей, но он сказал, что дал себе клятву никогда не жениться. Время шло, он уехал в Москву, они переписывались, изредка встречались. Эта неопределенность в отношениях очень беспокоила Кору. Тогда она сказала: давай поженимся, чтобы мое положение в семье и в обществе стало понятным. Для всех я буду считаться твоей женой, но фактически ты останешься холостяком. Это было единственным выходом из ситуации - ни на что другое Ландау никогда бы не согласился. Более того, Кора поклялась, что никогда не изменит этот договор. И даже расписалась кровью.
Более десяти лет Ландау безумно любил ее, и Коре в голову не приходило, что это не навсегда. А потом что-то изменилось, в доме стали появляться девушки.
«Был, в частности, такой эпизод. Ландау привел в дом девушку, а Кора спряталась в шкафу. Он открыл дверь шкафа, увидел ее и закрыл на ключ. Она мне позвонила на следующее утро и все рассказала. Ландау проводил девушку, выпустил Кору, но не стал с ней говорить. Только махнул рукой - уходи. Она подумала, что это конец. Утром вытащила ключ из входной двери, чтобы он не ушел, не поговорив. Но он не хотел. Тогда она сказала, что откроет окно и будет кричать на весь двор. Он ее выслушал, но не хотел прощать. Кора встала на колени. Ландау сказал: ты не имеешь права так унижаться. Они помирились», - вспоминает племянница Коры Майя Бессараб.
Вместе с тем Ландау предоставил жене полную свободу, более того, он настаивал на том, чтобы она этой свободой пользовалась, чего ей самой совершенно не хотелось. И дальше, по версии Коры, она, уступая настойчивым просьбам мужа, разыграла - не имевший места фактически - страстный роман с одним из записных московских донжуанов, который, будучи ученым, стремился стать академиком. Он пошел на эти двусмысленные отношения в надежде на помощь со стороны Льва Ландау.
История эта важна вот почему. К моменту автокатастрофы у Льва Ландау шел долгий роман с некоей радиожурналисткой, которую коллеги-физики были склонны считать его фактической женой, тогда как Кора, по их мнению, была всецело поглощена амурами со своими гипотетическими любовниками. Физики с радиожурналисткой и оттеснили поначалу Кору от больничного одра Ландау, который по всем признакам должен был стать для него и одром смертным. Частично придя в себя, Ландау узнал и признал жену, тогда как радиожурналистке сказал, что он ее в жизни не видел. И тщетно она прямо в больничной палате, на глазах у посторонних, выпростала некогда столь восхищавшую академика грудь - Ландау не признал и грудь. "Он окончательно спятил", - решили физики. "Он разобрался в собственных чувствах, он совершенно нормален", - подумала Кора.
Ландау после этого прожил ещё семь лет только благодаря Коре. Она буквально все эти годы тащила Ландау на плечах в прямом и в переносном смысле.
Вся жизнь с мужем-гением изложена в мемуарах, которые Конкордия написала после его смерти. Работала она над ними более 10 лет.
Кора Ландау писала, что сесть за машинку ее заставил протокол вскрытия мужа: «Возникла жажда поведать всем, как несовершенна медицинская наука...» Но книга получилась о другом — о несовершенстве человеческих отношений, о предательстве и равнодушии, о зависти и алчности, но и о любви тоже. О любви — в первую очередь. Над всеми человеческими пороками, описанными в этой книге, встает фигура ее главного героя — академика Ландау, выжившего в катастрофе, но убитого равнодушием окружавших его людей. «Между нами жило чудо», — сказала как-то она после смерти Ландау. Так что эта книга еще и о чуде.
«Эти воспоминания я писала только самой себе, не имея ни малейшей надежды на публикацию. Чтобы распутать сложнейший клубок моей жизни, пришлось залезть в непристойные мелочи быта, в интимные стороны человеческой жизни, сугубо скрытые от посторонних глаз, иногда таящие так много прелести, но и мерзости тоже. Писала я только правду, одну правду...»
