Харьков является одним из наиболее пострадавших городов от нацистской оккупации. Массовые казни, террор, голод, геноцид – были основным инструментами поддержания оккупационного режима в 1941-1943 годах, жертвами которого пали сотни тысяч харьковчан. Если перед самой войной население города составляло более 900 тысяч человек, то освободителей встречали около 200 тысяч харьковчан.
Переживавшая оккупацию Харькова актриса Людмила Гурченко в своей знаменитой книге «Мое взрослое детство» описывала облавы на Балковещенском базаре, в ходе которых нацисты натасканными овчарками загоняли людей в газенвагены.
Широко известна история уничтожения оккупантами раненых красноармейцев в харьковском госпитале.
Дробицкий Яр был превращен оккупантами в место массовых казней мирных жителей, где были убиты порядка 20 тысяч харьковчан.
И тем не менее, судьба харьковского детского приюта в Сокольниках стоит особняком. Жертвами нацистов пали сотни детей, которых использовали в качестве доноров крови для немецких солдат.
Части детей все-таки удалось пережить ужасы нацисткой оккупации. Их воспоминания стали частью обвинения наци в совершении самых жестоких преступлений против человечности.
Составитель сборника воспоминаний Анатолий Рева:
«С 1942 года жизнь детей в приюте протекала уже под надзором немецкого военного коменданта… В его обязанности входило обеспечение оптимального числа детей-доноров, чтобы военный госпиталь не испытывал нехватки донорской крови. Для этой цели специальные команды под видом сочувствующих доброжелателей вылавливали по Харькову беспризорных детей, родители которых были на фронте, погибли или расстреляны немцами, умерли от голода и болезней, матери которых попали в облаву и отправлены в Германию. Из этих лап никто не вырывался. Предпочтение отдавалось детям от четырех до семи лет. Это были стопроцентные кандидаты в доноры.
Что и подтверждает докладная записка «О состоянии детских домов города Харькова» (Харьковский областной архив):
«Смертность детей при немцах имела потрясающие размеры. В Сокольниках до июня 1942 года ежемесячно умирало свыше 100 человек...»
Для выполнения донорских процедур появлялась темная машинаавтобус с красными крестами в белых кругах. В такой же динамике приезжала черная душегубка для «утилизации» мертвых, больных и квелых детей. Эти машины приезжали строго по графику, составленному, наверное, комендантом».
***
Председатель Комитета бывших воспитанников детдома № 1 в Сокольниках И.А. Конихина:
«Тяжело вспоминать о голоде, потере родителей, о смерти: рядом умирали такие же, как мы, умирали десятки, сотни детей-узников в Сокольниках.
В Харьковском городском архиве нам удалось найти докладные, написанные 23 февраля 1943 года при первом освобождении Харькова Советской Армией, об итогах обследования детских домов, находившихся на оккупированной территории. В одной из них сказано, что на момент проверки в детдоме Сокольников было 130 детей: «Дети ослаблены, так как не получали необходимого питания, обречены были на медленное голодное вымирание, получая (после июня 1942) при немцах только 140 граммов хлеба из просяной муки, а до июня умирало свыше ста человек в месяц. В основном от голода, от желудочных заболеваний, от страшного истощения».
Другой документ свидетельствует: до июня 1942 смертность детей была 17, 19, 50 человек в день».
***
Воспитанница детского дома, пережившая оккупацию, Л. Стрекоколова (Иванова):
«Летом 1942 года пришли эсэсовцы и началась расправа над нашим детдомом. Приехало много машин-душегубок. Детей грузили «кататься» в эти душегубки, и больше мы их не видели. Они не возвратились. Переводчица Инесса успела сказать, что это душегубки, и многие дети убежали подальше в лес.
Оставшихся, которые не хотели кататься, стали строить – девочек в одну сторону, мальчиков – в другую. Я с братиком не хотела разлучаться. От переводчицы мы узнали, что эсэсовцы всех мальчиков убивают об камень. На братика воспитательница надела платьице (он был с длинными кучерявыми волосиками) и хотела так его спасти. Но эсэсовец снимал трусики при проверке. И когда подошла наша очередь, он снял с Виталика трусики и, конечно, сразу потащил к камню. Братик сильно кричал, я бежала за ними. Тогда немец схватил его за ножки и со всей силы ударил его об камень, а потом начал колоть его тельце штыком... Там было уже много убитых мальчиков. Я плакала, кричала, и воспитательница оттащила меня в корпус и закрыла.
А однажды нас погнали смотреть на расправу с партизанами. Собралось много немцев с собаками. Часть партизан была уже повешена прямо на деревьях, остальные копали два параллельных рва для себя. Потом их со связанными руками положили на землю и расстреляли…
Помню: в 1942 году нас, детей, держали за колючей проволокой около красного домика, вместе с военнопленными. У нас брали кровь для немецкого госпиталя-лазарета. Много детей умерло, у них забирали кровь полностью. Как я осталась жива, только Богу ведомо.
К лету 1943 года нас осталось очень мало, в основном, девочки, очень истощенные. Когда наши самолеты бомбили немецкую зенитную батарею, нас гнали туда, чтобы таким образом наши летчики прекратили налет».
***
Воспитанник детского дома В. Мещан:
«Кровь у меня брали много раз, как и у многих других детей приюта. Кормили нас какой-то баландой, непонятно из чего сваренной. Еще кое-какую еду приносили старшие ребята. Где они ее брали – неизвестно. Одеты мы были кто в чем, каждый в своей одежде. Зимой, в морозы, совсем нечего было носить. Сидели все время в помещении. Умирали дети в приюте, как мухи, каждый день и помногу».
***
Николай Владимирович Калашников, родился в Харькове 17 мая 1932 года:
«После гибели матери ребенка с сестрой немецкие полицейские отправили в детский дом.
Нас привели в какое-то здание. Когда открыли дверь в помещение, я был в ужасе: валом на полу в соломе лежали дети и все просили хлеба. Я опешил, хотел бежать, но... куда?
Через несколько дней нас всех перевели в другое здание, которое находилось в лесу. Там был немецкий комендант, он следил за порядком на этой территории и все время пугал нас: «Русиш пух-пух», вытягивая указательный палец. Детей кормили изредка отходами из столовой, находившейся на немецком аэродроме: собирали остатки еды со столов, мыли котлы и все это еще разводили водой. Этой баланде мы были, конечно, очень рады. И все равно дети умирали вокруг меня. Стала пухнуть от голода Вера, и тогда я начал сам промышлять, что и где можно найти. Ходил в лес собирать под снегом дички – груши и кислицы, желуди, а весной – пробивающиеся из-под снега пролески. Сам ел и сестре приносил. Это нас и спасло.
...Наш комендант зверел с каждым днем. Меня он бил больше всех.
На аэродроме, где была столовая, мы все время ошивались, прося поесть: «Пан, эссен», – просили мы. Иногда немцы давали что-нибудь, но чаще кричали «вэк», «шайзе», «сакраменто».
А однажды одного из нас, Юрку, по прозвищу Касик, подозвали и налили ему в банку (мы все имели консервные банки) горохового супу с мясом. Мы просили его оставить и нам чуть-чуть: «Касик, оставь! Касик, оставь немного, дай глотнуть!» Но один немец все время нас отгонял, пока Юрка не съел все. Мы стояли неподалеку и завидовали. А через несколько минут Юрка согнулся, у него пошла пена изо рта, он упал, начал дергаться, а немцы стояли и смеялись. Мы кинулись бежать, но немцы нас не пустили. «Цурюк», – кричали, велели забрать Юрку. Он умер».
***
Воспитанница детского дома Светлана Григорьевна Черных. Родилась в Харькове в 1937 году:
«То страшное детское донорство обернулось для меня серьезными нарушениями в работе органов кроветворения. По образованию я – врач. Работала в челюстно-лицевой хирургии с кровью и гноем в любых количествах и видах. Однако кровь в шприце при внутривенных вливаниях, заборе крови видеть не могу...
Была я всю жизнь ослабленной, постоянно болела, а в семнадцать лет туберкулез обострился, начался активный процесс. Недуг мой осложнился энцефалитом с менингиальными явлениями, после чего на всю жизнь остался инфекционный энцефалит. Наблюдалась в противотуберкулезном диспансере в течение десяти лет. Сейчас я инвалид 2-й группы бессрочно. Во мне нет такого органа и системы, которые были бы здоровыми: количество моих заболеваний велико, и перечень их уже не помещается на трех ВТЭКовских листах».
Светлана Черных умерла в 1993 году в возрасте 56-ти лет.
***
Это лишь малая часть воспоминаний – свидетельство жесточайшего в истории преступления против человечности.
После войны в Сокольниках эксгумировали останки более 500 детей.
В 2002 году Харьковская правозащитная группа издала сборник воспоминаний «Трагедия в Сокольниках», составленный Анатолием Ревой.
Сегодня о харьковской трагедии напоминает мемориальная доска и небольшой, почти незаметный обелиск. Каждый год у обелиска собираются выжившие воспитанники страшного детского дома.
