Харьковский Солженицын

1920
Во второй половине XX века Харьков был одной из столиц диссидентского движения. Здесь жили известные деятели советского политического подполья Лариса Богораз и Генрих Алтунян.


Еще один харьковчанин Лев Копелев считался одним из столпов советского диссидентства. Судьба его во многом повторяла судьбу нобелевского лауреата Александра Солженицына. Хотя от славы коллеги ему досталась едва ли сотая часть.

Копелев родился 9 апреля 1912 года в киевской еврейской семье. После его рождения семья переехала в Харьков.

Отец работал агрономом и постоянно брал сына в села. Побывав в селе немцев-колонистов, Копелев очень быстро обучился немецкому языку, который, по сути, стал его вторым родным. Это обстоятельство сыграло значительную роль в его дальнейшей биографии.

Мелкой политической деятельностью Копелев начал заниматься едва ли не со школьной скамьи и тут же угодил в разряд жертв политических репрессий.

В 16 лет Копелев вместе с двоюродным братом распространял листовки против арестов троцкистов

29 марта 1929 года арестован и помещен в Харьковский Дом принудительных работ. Однако постреволюционный режим был еще не настолько жестким, как в 30-е. Спустя несколько дней, 9 апреля, Копелев был освобожден и передан на поруки отцу.

В 1933 году Копелев поступил на философский факультет Харьковского госуниверситета. Написал свои первые статьи на русском и украинском языках, некоторые из них были опубликованы в газете «Комсомольская правда».

Спустя два года перевелся в Московский институт иностранных языков (факультет немецкого языка и литературы). Затем преподавал в Московском институте философии, литературы и истории.

В мае 1941 защитил кандидатскую диссертацию на тему «Драматургия Шиллера и проблемы революции». Впереди была неплохая карьера ученого-филолога.

Копелев и немецкий писатель Генрих Бель

Копелев и немецкий писатель Генрих Бель

Война скорректировала планы.

В 1941 году Копелев записался добровольцем в Красную армию. Отличное знание немецкого языка определило военную специализацию: служил пропагандистом и переводчиком.

В штыковую атаку Копелев не ходил, но работа пропагандиста была также не лишена опасности.

Изначально Копелев на передовой вел вещание на немецком языке с призывами к солдатам противника сложить оружие и сдаваться в плен.

Друг Копелева, известный литературовед Ефим Эткинд вспоминал, как столкнулся с Копелевым осенью 41-го года на Северо-западном фронте. Лежа в ста метрах от немцев, Копелев кричал в этот громкоговоритель:

– Германские солдаты, сдавайтесь! Мы, верные интернациональной солидарности и рабоче-крестьянскому братству, гарантируем вам жизнь, горячую пищу и теплое жилье! Да здравствует свободная от Гитлера Германия!

Подобные агитационные точки противник стремился сразу же подавить.  Агитпункт Копелева был подвергнут минометному огню.

Впоследствии Копелеву предоставили более квалифицированную работу. Он занимался перевербовкой военнопленных и подготовкой перевербованных военнопленных для разведывательной работы в войсках противника. Достиг в этой работе настолько высоких результатов, что был награжден орденами Красной Звезды и Отечественной войны 2-й степени. Ему было присвоено воинское звание майора.

Но заслуги не спасли от репрессий. Копелев был арестован в конце войны, пребывая вместе с войсками в Восточной Пруссии.

По одной из версий, причиной ареста стал конфликт с начальником 7-го отделения Политотдела 50-й армии Забаштанским, который написал донос об антисоветской деятельности Копелева. Все обвинения Копелев отрицал, но это следователей не убедило. Результат – 58 статья и 10 лет лишения свободы.

Сначала Копелев попал в Унжлаг в Горьковской области (сейчас - Нижегородская), где был бригадиром, а позднее — медбратом в лагерной больнице.

Позже Копелева перевели в «шарашку» Марфино. В специализированных тюрьмах, так называемых «шарашках», собирали ученых, инженеров, конструкторов, иных специалистов, для решения различных научно-технических задач.

Опять решающее значение имело знание немецкого языка. Копелев занимался переводами немецкой научной и технической литературы.

В «шарашке» Копелев познакомился с Солженицыным, у которого был схожий жизненный путь. Солженицын также был фронтовиком, так же был арестован в конце войны за антисоветскую агитацию, попал в лагерь, из лагеря как математик – в «шарашку».

Свое пребывание в «шарашке» Солженицын впоследствии описал в автобиографическом романе «В круге первом». Копелева он вывел в образе ученого филолога Льва Рубина.

Роль Рубина в романе оказалась неоднозначной. С одной стороны, он активно помогает НКВД, то есть, именно той организации, которая подвергла его репрессиям. С другой, именно с его помощью разоблачается предатель, сдавший советских разведчиков, действовавших на территории США. Но литература и должна состоять не только из внешних, но и из внутренних конфликтов, иначе она обречена на полное читательское равнодушие.

После смерти Сталина Копелев был освобожден. Примерно в это же время был освобожден и его лагерный знакомый Солженицын.

Оба достаточно органично вписались в антисталинскую информационную волну. И оба «прозевали» откат этой волны.

Копелев восстановился в КПСС. В 1959 году был принят в члены Союза писателей – пребывание в этой организации было возможным только для очень лояльных к коммунистическому режиму писателей. Преподавал историю зарубежной печати в Московском полиграфическом институте, работал научным сотрудником в научном институте искусствознания. Выезжал в командировки за рубеж, правда в страны социалистического лагеря.

Но в 1968 году произошло новое расхождение Копелева с советской властью. За критику ввода советских войск в Чехословакию Копелева исключили из КПСС. Однако еще в течение почти десяти лет Копелев продолжал оставаться в Союзе писателей.

В 1980 году Копелеву разрешили отправиться в командировку в ФРГ сроком на год. Но вскоре после отъезда его лишили советского гражданства, сделав возвращение невозможным.

Последние 17 лет жизни Копелев прожил в Германии.

В 70-80-е годы создал автобиографическую трилогию - «И сотворил себе кумира», «Хранить вечно», «Утоли мои печали» - в которой описал свои лагерные годы. Однако его работы не приобрели столь широкую известность как  лагерная проза Александра Солженицына, Варлама Шаламова, Льва Разгона и Евгении Гинзбург.

На данный момент в Харькове память Копелева пока никак не увековечена.

В Амстердаме в 1980 году

Читайте також: