Танк в пижаме, или Конец харьковского стрит-арта
Вместо эпиграфа.
"Киса, я давно хотел вас спросить как художник художника: вы рисовать умеете?"
(Илья Ильф и Евгений Петров, "12 стульев")
В очень далеком 1983 году Борис Гребенщиков сочинил стихотворение "Рок-н-ролл мертв", предприняв попытку стать эдаким Малевичем русскоязычного рока, выдав на-гора музыкальный черный квадрат, призванный подвести черту под жанровым направлением.
Спустя три десятилетия настала пора спеть нечто подобное стрит-арту. (Под стрит-артом, если никто не против, мы будем подразумевать его буквальное значение - уличное искусство. а не только направление живописи. Уж больно слово красивое, чтобы отдавать его во владение одним лишь мастерам кисти и краскопульта). Возможно, это следовало бы сделать еще раньше, но не находилось для этого сколь-нибудь мощного поэтического дарования.
Попытки что-либо синсталлировать, сперфомансить на просторах Первой столицы стали лишь очередным подтверждением крайне болезненного состояния уличного искусства. В рамках популярной в либеральных кругах концепции "Заграница нам поможет" на помощь не справляющимся собственными силами харьковским непризнанным гениям пришел итальянский мастер. Впрочем, творческие порывы известного google лишь по двум харьковским акциям художника Рикардо Матлакаса можно расценить не более чем констатацию полного упадка харьковского стрит-арта.
Чехол, надетый художником 27 сентября на ствол установленного на площади Конституции танка Т-34, вряд ли мог поразить воображение местной публики. Прежде всего, тот же мастер чуть более недели назад одевал тот же самый танк в пижаму. А как говаривал лучший КВНовский фронтмен 21-го столетия Азамат Мусагалиев: "Второй раз – не смешно".
А текстовое сопровождение инсталляции и вовсе превратило произведение искусства в довольно примитивную пропагандистскую поделку в стиле психоисторической борьбы против «совка» с ярковыраженным уклоном в попытки реабилитации граждан, участвовавших во Второй мировой войне на стороне стран нацистской коалиции.
"Створений для вбивства, я добре попрацював. Втомлений. Я прагну сну. Нехай всі війни сплять, щоб міг прокинутися справжній мир".
Логический ряд, заложенный в реплике предельно прост.
"Створений для вбивства" не убивает сам по себе, так как даже самая разрушительная машина не обладает волевым потенциалом для приведения самоё себя в действие. Следовательно, убийцами являются те, кто приводит орудие смерти в движение. В частности, экипаж машины боевой. Легендарные Янек Кос, лейтенант Ольгерд Ярош, Густлик и Григорий Саакашвили управляли именно таким "созданным для убийства".
Если по одну сторону конфликта убийцы, то по другую, соответственно, – жертвы. Кого мог убить ведущий огонь из башни "созданного для убийства" пулеметчик Янек Кос? Военнослужащих "Вермахта", бойцов подразделений СС, ваффен-СС или шуцманбатальонов, которым в данной конфигурации отводится роль жертв…
Попытки закомуфлировать идейное наполнение текстовой карапули общепацифистскими смыслами "Нехай всі війни сплять, щоб міг прокинутися справжній мир" выглядят размытыми и по уровню убедительности напоминают ставший объектом самого едкого сетевого сарказма лозунг "За все хорошее против всего плохого".
Многократная и беспощадная эксплуатация подобной концепции ранее также вызывает некоторое ощущение досады из-за представлений о Харькове не как о месте рождения культурологических смыслов, а как о мусорном полигоне для интеллектуального секонд-хэнда. К тому же, "энергетическая ценность" подобного культурпродукта легко проверяется наличием мелких эктопаразитов, повторением экспериментов на иных объектах. Перенесение текста, например, на расположенный в том же районе памятник Ивану Сирку мог бы запомниться исполнителю серьезной трепкой за шиворот без всяких скидок на якобы снимающее все подозрения в предубежденности установку "Я – художник, я так вижу".
Неким мистическим образом акция Матлакаса практически совпала с очередной годовщиной сноса (28 сентября 2014-го) главного городского памятника Ленину, который – снос, конечно же, - также мог претендовать на то, чтобы стать чем-то гораздо большим, нежели хаотическое движение масс вокруг исчезающего арт-объекта.
Суд над эпохой под председательством губернатора в бумажном парике и черной мантии. Превращение вождя мирового пролетариата в швейцарский сыр посредством высверливания дыр революционным коловоротом. На худой конец, прочтение в мегафон книги "Материализм и эмпириокритицизм" в обратном порядке. Вариантов была масса. Но все они так и остались в рубрике "упущенные возможности".
Вместо мощного революционного импульса развития харьковский (как, впрочем, и весь отечественный) стрит-арт получил сонную пилюлю, что в конечном итоге и нашло свое воплощение в пижамных мотивах зарубежного мастера, не способных вызвать у местных эстетов какие-либо эмоции, кроме ленивого позевывания и унылого пожимания плечами.
