От Гагарина до Госпрома
День города – святое дело для харьковчанина. В предпоследние годы он отмечался с подчеркнутым пафосом. При всем равнодушии к «султанам и аксельбантам» - это было неплохо. Нынче дата некруглая, поэтому можно ослабить галстук и заменить жанр оды на, скажем… путевые заметки.
Однажды ко мне приехал знакомый. Погода была отличная. Поэтому пешая прогулка была рассмотрена как безальтернативный вариант перемещения от проспекта Гагарина до Госпрома.
Человек давно не был в нашем городе, и основным лейтмотивом его выступлений была фраза: «Как изменился Харьков!» И ведь, в сущности, презабавный вопрос: «А как изменился Харьков?» И: «А как оно было раньше?» Раньше – не потому, что колбаса по два-двадцать и всех взяточников расстреливал Сталин. А потому, что раньше тоже было много забавного, примерно как у съевшего собаку Гришковца.
Городу уже за 360. Не Рим, но возраст все равно солидный. Чего только не было за три с половиной столетия. Перечисление перипетий и событий займет тома, поэтому ограничимся двумя словами: «Было всякое». Впрочем, для каждого городу ровно столько лет, сколько и ему самому. И каждый, перефразируя одного выдающегося философа-абсурдиста современности, заметил те перемены, которые он заметил.
В общем, в путь.
С проспекта поворот налево – Набережная. Набережная изменилась настолько, что ранее я и не представлял, как хорошо и приятно сидеть на берегу, наверное, самой маленькой в мире протекающей в черте города реки, которая всегда была предметом снисходительных улыбок каких-нибудь сичеславцев или даже кременчужан. Но человек с удочкой на противоположном берегу остался совершенно таким же как и несколько десятков лет назад: майка, треники и носовой платок, завязанный по уголкам на узелки и, таким образом, превращенный в головной убор – короче, сейчас такие не носят. Никогда не понимал, что можно поймать в нашем водоеме, но, видимо, люди с удочками выполняют некую миссию хранителей водной артерии. Ведь река без рыбаков – это уже не река.
Цирк в конце Набережной – некогда это было просто гигантское сооружение с огромным манежем и зрительным залом на 100500 мест. И внутри творилось что-то невероятное. Недавнее посещение несколько подкорректировало восприятие. Манеж оказался крохотным, зальчик – небольшим. Зверюшкам приходится вкалывать не только во время представления, но и в антракте, фотографируясь с разными забавными зрителями. Овес нынче дорог, а жить как-то надо. Так что цирк – определенно уже не тот. Хотя, по нынешним временам, его и в жизни хватает, где он еще тот (не одесский юмор, конечно, но мы тоже пытаемся шутить).
На месте моста с замками раньше был старенький дощатый подвесной мостик, по которому ходить было страшновато, но интересно. Замки – сегодня они повсюду - тоже вешали не влюбленные на мостах, а суровые завхозы на амбарах. А ближайшим местом, где можно было поваляться на газонах, считался Гайд-парк. За сквер – кажется, он называется «Стрелка», как первая собака-космонавт – градостроителям и благоустроителям отдельное большое спасибо. А вот пересечение Университетской улицы с Павловской площадью (бывшей Розы Люксембург, бывшей Павловской) мне никогда нравилось. Не нравится и сейчас. Марки автомобилей действительно изменились, а понимания, кто куда едет, так и не прибавилось. Опасное место.
В здании университетской церкви был кинотеатр с бодрым названием «Юность». На отдельные сеансы попасть было совершенно невозможно – хвост очереди, несмотря на огромный кассовый зал, вываливался на улицу. Вот такой безумной любовью народ любил главнейшее из искусств. Даже несмотря на то, что на экранах порой шли фильмы десятилетней или двадцатилетней давности. Снятого в 50-е мистера Питкина крутили в домах культуры даже в 70-х. Все изменил интернет. Впрочем, кинотеатры стали исчезать гораздо раньше. Исчезли кинотеатры Карла Маркса и Дзержинского. Трудно сказать, какое отношение оба имели к кинематографу. Второй, как минимум, мог его смотреть. Да и сам снимался в документалке. «Спорт», «Зірка», «Харьков», «Первый Комсомольский» и еще штук пять-шесть. А какие фильмы там шли? «Золото Маккены», «Верная рука – друг индейцев», «Апачи». Один Гойко Митич чего стоил.
Сейчас ходят упорные слухи, что на грани чуть ли не старейший в Российской империи «Боммеръ». Словом, харьковская киножизнь существенно изменилась. Не уверен, что в лучшую сторону, но изменилась.
На месте Покровского собора были… не развалины, а некие полуразвалины. По грудам битого кирпича и мусора как призраки некнижного соцреализма лазили алкаши и бездомные коты. Ситуация характерная для прежних времен. Такие же полуразвалины были на Клочковской и Котлова, наверное, еще где-то, как малоприметные символы саморазрушения. Сейчас там вроде все в порядке.
Возможно, некоторые болезненно восприняли исчезновение легендарного монумента в честь 50-летия провозглашения советской власти, более известного в народе как «Пятеро вышли из ломбарда». Хотя в свете поголовной декоммунизации судьба знаменитой пятерки была бы незавидной. А вовремя уйти – это тоже большое искусство.
Где-то в уже снесенных зданиях на этом же пятачке проживала будущая литературная «вот это глыба, вот это человечище» Эдуард Лимонов в одной квартире с интереснейшим персонажем своих ранних произведений Ганой Мусиевной. В близлежащих окрестностях прохаживался поэт Мотрич, попавший благодаря своей нестандартной жизненной позиции на страницы «Молодого негодяя». Его бы следовало считать литературным персонажем, но где-то в 90-х на лотках появился сборник его стихов. Набранные крупным шрифтом – по две-три строфы на страницу – они уместились в более чем компактный томик.
До Зеркальной струи лучше добираться по Гоголя, иначе пропустите феноменальный образчик эпохи перехода от настенной литературы к настенной живописи. «Фрески», написанные, очевидно, по мотивам параллельной жизни Николая Васильевича, ныне наполовину уничтожены, и, судя по всему, скоро исчезнут окончательно. Так что спешите запечатлеть.
Не уверен, что Харьков славится богатой неформальной топонимикой, но что такое «Стекляшка» или «под градусником», никому объяснять не надо. Во времена глубокой старины стал свидетелем одного прелюбопытного разговора между подростками: «Если тебя остановят и спросят, кого знаешь, говори: «Я знаю Черепа, Череп знает Фрица. А Фриц – король Клизмы». Знающие люди объяснили, что данным медицинским инструментом именуют район парка Шевченко, в глубине которого располагался знаменитый фонтан с цветомузыкой – очень тусовочное место. Не знаю, как сложилась судьба этих людей с очаровательными прозвищами, и жив ли неформальный топоним Клизма. Не выяснял. Сегодня, наверное, уже и не принято останавливать и спрашивать: «Откуда и кого знаешь?» Но ранее это была достаточно популярная форма общения среди представителей определенной части молодежного движения.
Исчезнувшей ныне легендой парка Шевченко была знаменитейшая футбольная брехаловка. Несколько десятков взрослых мужиков часами могли обсуждать футбольные матчи. От современных интернет-форумов брехаловка отличалась строгой фильтрацией базара, поскольку диалог велся, что называется, в режиме реалити-шоу. А какие были футбольные звезды! Малько, Тарасов, Ткаченко. Юрий Сивуха. Если бы тогда кому-нибудь из «футбольных брехунов» сказали, что за «Металл» будут играть люди с именами Тайсон и Папа Гуйе, они бы покрутили пальцем у виска. Впрочем, они не играют за команду и сейчас.
Вдоль аллейки от брехаловки до Дворца пионеров стояли стенды, на которых каждый день вывешивали газеты. Поскольку втыкать в фейсбуки не было решительно никакой возможности, люди читали на улице, гуляя по парку.
Старожилы рассказывают, что в парк Шевченко забредала одна из городских сумасшедших Гитлеровна, которая приставала к прохожим и представлялась дочерью вот того самого, за что, собственно, и получила свое прозвище. Но похоже, что с уходом Гитлеровны и знаменитейшего Олега Митасова институт «городских сумасшедших» в Харькове себя полностью изжил.
Самая большая площадь в Европе так и осталась самой большой. За десятилетия нас никто не переплюнул, что для многих является предметом особой гордости. На закате перестройки часть площади была центром политических дискуссий. Выходя из метро, можно было, присоединившись у группе политически грамотных граждан, вставить пару слов по текущему моменту, и преспокойно бежать дальше. В стороне стоял человек с мегафоном по фамилии Здоровец, крыл политику партии и правительства и требовал отставки Горбачева. Три огромные трубы, происхождение которых установить совершенно невозможно, были превращены в мемориал Виктора Цоя с надписью белой краской «Цой – жив!»
В «грозовые» августовские дни 91-го на площади митинговали демократы. Их было немного. Но настроены они были решительно, практически по-революционному. Говорят, что в последующие годы площадь пережила еще несколько волн революционных потрясений, в память о которых остался монумент, прозванный в народе «Ботинки Ленина». Но я уже не ходил – было неинтересно.
Вот, собственно, и все. Госпром – конечный пункт пешей прогулки по Харькову. Возможно, кто-то имеет иной вектор наблюдения, возможно, избрал другие маршруты. На роль объемлющего необъятное претендовать трудно. Дальше можно ехать. На месте, где в начале 90-х пассажиры устраивали форменные смертоубийства за право проникнуть в салон 38-го троллейбуса, сегодня полупустынно. Автобусы ходят как часы. Да и метро давно открыли. И поскольку, как правило, запоминается последняя фраза, то пусть она звучит так: «С транспортом стало лучше».
