Диктаторские законы возвращаются, или Кому нужны мирные собрания
Проект закона «О гарантиях свободы мирных собраний», зарегистрированный в Верховной Раде, оказался очередной прекрасной мишенью для критики, причем одновременно со стороны и радикальной, и умеренной оппозиции. Смысловое содержание информационных посылов и тех, и других коротко сводится к одной единственной фразе «За что боролись?», правда, произносимой с различными эмоциональными оттенками.
Новая версия реализации права на проведение собраний, митингов, шествий и демонстраций (статья 39 Конституции) противниками проекта трактуется как попытка поставить законодательный заслон перед грядущими массовыми протестами, которые могут последовать (а могут и не последовать) за дальнейшим ухудшением социально-экономической ситуации в стране.
Параллели, проводимые с частью нормативных актов, принятых 16 января 2014 года и вошедших в историю как «диктаторские законы», вполне прозрачно намекают на корпоративное родство действующего режима с «папередниками», что является достаточно эффективным инструментом нанесения имиджевых потерь представителям действующей власти.
Действительно, определенные сходства присутствуют. Ряд изменений в законодательстве, предложенные авторами «законов 16 января», декларировали недопустимость насильственной смены или захвата власти, нарушения суверенитета или территориальной целостности государства, незаконного вмешательства в деятельность властей, пропаганду неравенства или разжигание вражды по какому-либо критерию (в том числе социальному), мотивированных этой враждой массовых беспорядков, хулиганских действий и актов вандализма.
Ужесточалась ответственность за блокирование государственных и общественных зданий, доступа к жилищу, транспортных коммуникаций, захват государственных и общественных зданий.
Статья 16 предложенного законопроекта фактически является перепевом «январских мотивов», попутно приводя читателя к пониманию, что «диктаторские законы» получили данное наименование в рамках реализации проекта по демонизации действовавшей на тот момент власти, а не потому, что являлись таковыми по сути.
Новым законом предлагается ограничивать реализацию права на свободу мирных собраний, если их целью является: ликвидация независимости Украины, изменение конституционного строя насильственным путем, изменение границ территории или государственной границы Украины, захват государственных или общественных зданий или сооружений, препятствование деятельности Вооруженных Сил Украины или военных формирований; пропаганда войны, насилия, разжигание межэтнической, расовой, религиозной вражды.
Право на собрания также ограничиваются с целью предотвращение реальной опасности применения со стороны организаторов и участников акции физической силы, оружия и других опасных средств для причинения вреда жизни, здоровью или имуществу других лиц.
Принцип отношений действующего режима и предшествующего к определенным действиям совершенно идентичны. В противном случае следовало бы создавать закон не о мирных собраниях, а о праве народа на восстание, которое хотя теоретически и признается в политической философии, но детально не регламентируется в национальных законодательствах. Прежде всего, из-за двойственной природы данного права, которое в зависимости от перемены политической конъюнктуры способно выполнять то прогрессивную, то реакционную роль, и обретает ценность в зависимости от мощности тех или иных потоков субъективных оценок. Большевики, выступавшие по большей части за восстание в Петрограде в октябре 1917-го, категорически не приняли восстание в Тамбовской губернии в 1921-м. И подобных парадоксальных случаев мировая история накопила сотни. Как говаривал один исследователь политической жизни в странах центральной Африки, путч – это неудавшаяся революция, а революция – это удавшийся путч. Так что грань между событиями чисто условная и зависит порой от, казалось бы, незначительных факторов, способных качнуть чаши весов в ту или иную сторону.
Замечания сторонних наблюдателей о том, что при нормах, содержащихся в проекте нового закона, возможные действия по организации и реализации очередного майдана выпадают из правового поля, следует отнести к арии из другой оперы. Силовые акции проводятся совершенно по иным правилам и с достаточно высокой степенью риска нарваться на санкции в случае неудачи (от денежного штрафа до реи - в зависимости от местных традиций и уровня жестокости нравов).
Для участников же именно мирных акций новый вариант нормативного урегулирования отношений в сфере конституционных прав и свобод именно со стороны законодателя ровным счетом не несет никаких угроз. Прежде всего, потому что демократические или условно демократические общества выработали достаточно эффективные механизмы противодействия, делающие мирные собрания абсолютно безопасными и безвредными для действующей власти. Четко отработанный способ нейтрализации мирных собраний с помощью мирных же контрсобраний полностью избавляет органы власти любых уровней от применения каких бы то ни было запретительных мер к любым общественным инициативам.
Совершенно нет смысла, уподобляясь самым жутким диктаторским режимам современности, запрещать парады лиц с нетрадиционной ориентацией, если их могут разогнать представители контрдвижений, как это произошло нынешним летом в Киеве при полном драматическом молчании всего цивилизованного мира.
В сентябре 2014-го люди в балаклавах в Харькове разогнали митинг против понижения социальных стандартов. В том же Харькове уже в 2015 году активисты разогнали участников первомайского митинга. Неизвестные в масках избили участников акции против застройки в одном из районов Киева в мае 2015-го. Митинг с требованиями отстранить от должности прокурора Запорожской области Шацкого в июле нынешнего года также был разогнан общественными активистами.
Даже небольшая подборка эпизодов дает представление о том, что данная система работает. При этом власть выступает в почетной роли третейского судьи, устами своих представителей давая комментарии, осуждающие проявления насилия, и призывая правоохранительные органы дать правовую оценку.
Еще более действенным механизмом, сводящим на нет все архиусилия организаторов и участников мирных акций, является тотальный игнор как со стороны власти, так и со стороны гражданского (или борющегося за звание такового) общества. Это при кровавой гэбне горстка диссидентов после пятиминутной демонстрации на Красной площади, благодаря в первую очередь, мгновенной реакции тоталитарной репрессивной машины, становилась объектом пристального внимания всего мира. О жертвах режима говорили голоса, за них заступались люди с мировыми именами. В общем, на утро они просыпались знаменитыми. А до некоего доктора Хайдера, голодавшего под стенами Белого дома с требованиями прекратить гонку вооружений, вообще никому не было никакого дела. И только советские пионеры знали о его существовании благодаря усилиям авторского коллектива «Международной панорамы».
Активистки известного отечественного женского движения могли бы годами стоять в опрятных одеждах с самыми конструктивными лозунгами в мире до полного изнеможения и в такой же полной безвестности. И только публичные демонстрации обнаженных частей туловища и коллективные испражнения на портреты представителей власти вывели их в топы новостных лент. А участники евромайдана могли бы по сей день сидеть в палатках вокруг постмодернистской елки, кушать кулеш и курить папиросы без всяких надежд увидеть светлое будущее, если бы действовали строго в духе выше упомянутого законопроекта.
Мирные собрания при современном уровне развития политических шоу превратились в абсолютно непродаваемый информационный продукт. И судя по событиям на парламентских сессиях и высокостатусных заседаниях, это давным-давно осознали и приняли как данность даже представители высших управленческих структур. В подобных условиях попытки перерегламентировать то, что и так уже достаточно регламентировано, причем в сфере, пользующейся минимальным общественным запросом, могут восприниматься как имитация бурной деятельности по защите гражданских прав и свобод. Тем не менее, политическая конъюнктура – переменчива. А прекрасный законодатель тем и отличается от просто хорошего, что зрит не только в сегодняшний день, а сквозь века.
